Тони — сорокашестилетний бродяга из Флориды. К нему несколько раз приходил отец, когда-то умерший от остановки сердца.
Примерно через два месяца после смерти отца я еще не был разведен, но уже не жил с женой. Все это время я находился в глубокой депрессии и задумывался о самоубийстве.
Депрессия передается в нашей семье из поколения в поколение. Мой дядя совершил самоубийство. Мой отец ушел, до этого — мой дядя, и я решил, что хочу быть с ними. Я думал сделать это с помощью дробовика.
Несколько раз в течение трех месяцев отец звал меня посреди ночи по имени: «Тони! Тони!» Это был его голос.
В такие моменты я чувствовал запах лосьона после бритья «Меннен», которым всегда пользовался отец. Я чувствовал, что он навещает меня, но не мог его увидеть.
Каждый раз, когда он приходил, я успокаивался. Появлялось чувство того, что все хорошо. Отец как будто пытался сказать мне: «Я все еще рядом, если тебе нужна моя помощь».
Эти визиты изменили меня, заставив осознать, каким глупым я был. Отец слегка подтолкнул меня, и, думаю, это все, что было мне нужно. Я продал дробовик и стал стараться совершать больше хороших поступков.
Я вернулся в школу и начал по воскресеньям ходить в церковь. Теперь я активно участвую в жизни прихода и в настоящее время помогаю в работе духовенства с людьми, переживающими горе.
Все мы сострадаем ребенку, чьи родители умерли, но мы можем не обратить внимания на то, что когда родителя теряет взрослый человек, он превращается в такого же оставленного ребенка. Некие различия могут присутствовать, но чувство потери и горе способны заслонить собой все.
Как и Тони, многие люди могут переживать несколько потерь одновременно. В таком случае мы становимся более уязвимыми для отчаяния, которое способно привести нас к мыслям о суициде. Но никогда не следует рассчитывать на то, что ПСК защитит нас от самих себя. Единственной истинной защитой от суицида является непоколебимое решение прожить свою жизнь до ее естественного завершения.
Женщины, рассказавшие нам две следующие истории, незадолго до своих ПСК потеряли мужей.
Двадцатидевятилетняя Бобби — сержант военно-воздушных сил из Вирджинии. Ее муж Скотти до своей смерти от опухоли мозга тоже был сержантом ВВС.
Я тяжело переживала смерть Скотти и крушение всех наших надежд. Мне казалось, что нас обоих обманули. Я чувствовала себя так, будто меня разрезали надвое, и ни одно лекарство на Земле не могло ослабить эту боль. Несколько раз я всерьез задумывалась о суициде, потому что мне было очень больно.
Иногда, когда я плакала не останавливаясь, Скотти утешал меня. Он говорил: «Все в порядке. Поплачь, тебе станет легче». Он нежно заботился обо мне и обычно, успокаиваясь, я чувствовала, как он обнимает меня.
Но когда я начинала думать о суициде, он почти отчитывал меня. Он говорил: «Так ты не решишь проблему! Ты не избавишься от боли!»
Когда мне казалось, что выхода нет, Скотти говорил: «Соберись! Хватит сидеть, ничего не делая, и жалеть себя!»
Я спорила с ним: «Тебе легко говорить, ты мертвый!» Он отвечал: «И что? Ты-то жива! Почему бы тебе не начать вести себя так, как положено тому, кто принадлежит миру живых, а не миру мертвых?»
Скотти всегда считал, что жизнь необходимо прожить. Я думаю, что он приходил ко мне, когда я больше всего в этом нуждалась. Теперь, когда я исцелилась и сама справляюсь со своей жизнью, я могу отпустить его.
Видимо, Скотти смог отличить нормальные проявления горя Бобби от суицидальных эмоций. И он мудро уравновешивал свою нежную заботу суровыми выговорами в зависимости от необходимости.
Глубокое горе — естественный и здоровый процесс, когда мы теряем любимого человека. Но если наши мысли обращаются к саморазрушению, мы должны помнить, что, как сказал Скотти, суицид не решит проблем и не исцелит эмоциональную боль. Лучшим решением будет присоединиться к группе поддержки или получить профессиональную помощь.
Ли живет в Миссисипи. Она овдовела, когда ее муж Ральф умер от сердечного приступа в пятьдесят лет.
Примерно через год после смерти Ральфа я лежала на диване и плакала. Мы несколько раз расставались за тот год, что он умер, и я чувствовала себя виноватой в его смерти. Мне казалось, что мой уход стал причиной его стресса и, возможно, смерти.
Я решила, как сделаю это. Я все спланировала. После смерти Ральфа врач рекомендовал мне принимать транквилизаторы и снотворное. У меня на руках было достаточное количество этих средств.
Но прежде чем совершить этот поступок, я отправилась в похоронное бюро и организовала собственные похороны — вплоть до указаний, кто должен нести гроб, и в какой одежде я должна быть похоронена.
Я уже написала несколько писем: одно подруге, другое — приемной дочери. В этих письмах я просила прощения за самоубийство. Подруге я также сказала о том, что следовало делать с моими животными — собакой и кошкой. Все бумаги лежали на столе позади меня.
У меня было пиво, и я старалась напиться, чтобы осмелиться на самоубийство. Я плакала и всхлипывала, когда услышала голос Ральфа, отчетливо произнесший что-то вроде: «Не стоит этого делать. Не надо! Держись! Все будет хорошо». Затем он сказал, что любит меня.
Меня не волнует, поверит кто-то в это или нет, но голос принадлежал Ральфу Тэйлору! Он был таким настоящим, что я почти могла слышать его дыхание у своего уха!
Я немедленно вскочила, включила свет и осмотрела все комнаты в доме. Я пересмотрела планы и порвала все письма.
Хотя я думала о самоубийстве еще примерно год, но ничего больше не предпринимала.
Из всех потенциальных самоубийц этой книги Ли была ближе всех к лишению себя жизни, когда пережила ПСК. Но что, если бы Ральф не вмешался в самый нужный момент? Сегодня, одиннадцать лет спустя, Ли — счастливая и успешная сертифицированная медсестра.
Три следующие истории рассказаны нам потерявшими детей родителями, которые чувствовали, что после смерти детей жить им больше незачем.
Сондра — медсестра из канадской провинции Саскачеван. Ее сын Грег вернулся после того, как погиб в автомобильной аварии в шестнадцать лет.
Прошло ровно три месяца со дня смерти Грега. Я больше не могла терпеть, я должна была быть со своим сыном. И решила покончить с собой. Я легла спать и в молитвах просила Бога разрешить мне последовать за Грегом.
В ту ночь я проснулась и почувствовала тепло на своей правой щеке, похожее на ощущение от поцелуя. Затем сильный запах одеколона «Поло», которым пользовался Грег, наполнил комнату. Я поняла его послание: «Мама, я в порядке. Возьми себя в руки!»
Я некоторое время лежала без движения, не в силах поверить в то, что произошло. Я все еще вдыхала запах одеколона Грега. Он оставался еще минуты две, а затем исчез.
Утром я позвонила священнику, который сказал, что Бог позволил Грегу вернуться и сказать мне, что во мне нуждаются на Земле, а с ним самим все в порядке.
После этого случая мысли о суициде больше не возвращались. Он стал поворотной точкой в процессе моего восстановления, потому что теперь я знала, что с моим сыном все в порядке.
Смерть ребенка иногда называют самой страшной трагедией в жизни. Многие потерявшие детей родители переживают такую боль, что могут задуматься о суициде как о способе воссоединения со своими умершими детьми.
Кейт — домохозяйка из Нью-Йорка. Непрямое сообщение спасло ей жизнь после смерти ее девятнадцатилетнего сына Дэррила.
После поступления в морскую пехоту Дэррил заболел лейкемией и последние одиннадцать месяцев своей жизни провел в больнице. Его смерть погрузила меня в тяжелую депрессию. Я собирала таблетки снотворного, думая, что не могу больше выносить эту жизнь. Я набрала достаточно, чтобы убить слона!
У меня нет твердых религиозных убеждений, но я много раз просила о знаке. Я отчаянно хотела верить в то, что мой сын все еще существует.
Однажды вечером мой муж прилег поспать. Когда он проснулся, он сказал: «Мне приснился Дэррил». Я спросила: «И что произошло?» Муж ответил: «Ничего особенного. Мы просто обнялись». Затем я спросила: «Он сказал что-нибудь?» Муж ответил: «Да. Дэррил сказал: „Жизнь стоит того, чтобы жить“».
Я была так счастлива получить весточку от Дэррила! Это был знак, о котором я просила. По крайней мере, теперь я могла надеяться, что после этой жизни есть другая. И взяла все таблетки и бросила их в унитаз!
Случившееся с мужем подарило мне надежду, которая была мне нужна, и готовность продолжать жить, несмотря на боль. Я чувствовала, что Бог протянул мне руку и приподнял над страданием, дав возможность начаться процессу исцеления.